Вавилон - 17 [Вавилон - 17. Нова. Падение башен] - Сэмюэль Дилэни

Кли и Рольф переглянулись и улыбнулись друг другу.

— Но почему вы хотите уехать?

Их лица сразу вытянулись, они снова посмотрели на старика.

— Кли, — сказал Кошер, — ты так долго была вдали от меня. Пока ты была девочкой, ты была со мной. А потом надолго уехала в Островной университет, а затем захотела жить одна, и я разрешил тебе. А теперь вы оба снова хотите уехать, и на этот раз ты даже отказываешься сказать мне, куда вы едете. — Он помолчал. — Конечно, вы можете это сделать, тебе двадцать восемь лет, ты взрослая женщина. Как я могу удержать тебя? Только, Кли… не знаю, как сказать… Я уже потерял сына… я не хочу потерять и дочь…..

— Папа… — начала она.

— Я знаю, что ты хочешь сказать, Кли. Но даже если бы твой брат Джон был жив, — а все говорит за то, что он умер, — если бы он был жив и прямо сейчас пришел сюда, для меня он все равно умер. После того, что он сделал, он должен был умереть.

— Папа, не надо так говорить! Джон сделал глупость, сделал неумело, по-детски. Он был неуклюжим мальчишкой в то время… и заплатил за свой проступок.

— Мой собственный сын на каторге, он обычный преступник, убийца! Мои друзья добры ко мне и не упоминают о нем до сих пор. Если бы кто-нибудь из них напомнил мне, я не мог бы держать высоко голову, Кли.

— Папа, — умоляюще сказала Кли, — ему было восемнадцать лет, он был избалован, он многим возмущал тебя и меня… но если он жив, прошедшие восемь лет сделали из мальчика мужчину. Нельзя же держать зло на родного сына восемь лет. А если ты не можешь сейчас держать высоко голову, то это, вероятно, твоя проблема, и Джон здесь ни при чем.

Рольф положил ей руку на плечо, ласково предупреждая, что она ступает в опасное поле, где слова, как частицы, движущиеся в случайном поле, действуют непредсказуемо.

— Я не прошу его, — сказал старик, сжав руки. — Не могу простить. Не могу. Он меня опозорил…

— Папа! — Она оставила бдительный тон и говорила теперь с любовью, которую испытывала к нему. — Папа! — И протянула к нему руку.

Он выпрямился, разжал пальцы, но не принял ее руки.

— Кли, ты сказала, что уедешь и не хочешь, чтобы знали, где ты. Я люблю тебя и хочу, чтобы у тебя было все хорошо. Но хотя бы… письма или что-нибудь в этом роде. Чтобы знать, что у тебя все в порядке…

— Писать мы не будем, — сказала она и быстро добавила: — Но ты будешь знать про нас.

— Нам пора, Кли, — сказал Катэм.

— До свидания, папа. Я очень люблю тебя.

— И я люблю тебя, — сказал Кошер, но они уже вошли в дом.

— Мне так хотелось сказать ему, что Джон жив и почему мы уезжаем тайно, — сказал Кли, когда они подошли к парадной двери.

— Он узнает об этом достаточно скоро, — ответил Катэм. — Все узнают.

Она вздохнула.

— Да. Чудовищный компьютер в Тилфаре даст им знать. Они могли бы все узнать и сейчас, если бы захотели, но все слишком растеряны, Рольф. Три тысячи лет люди пытались найти слово, отделяющее Человека от других животных. Одни ученые называли человека смеющимся животным, другие — нравственным животным. Ну, а я думаю, может, он — смущающееся животное.

Ее будущий муж засмеялся, но не слишком весело, затем сказал:

— Кли, я уже сто раз спрашивал тебя, но все не могу поверить: ты уверена в тех рапортах?

Она кивнула.

— Их видели очень немногие, только те, кто был причастен к конструкции компьютера. Мне позволили заглянуть лишь одним глазом, и то больше из-за этой последней заварухи во дворце, а не почему-либо другому. Но после этого я просто заболела, Рольф, потому что я ничего не могла сделать с этим чудовищем. А ведь я и так уже поработала для этого преступного дела, верно? Рольф, они четыре раза пытались разобрать его, но ничего не вышло. Каким-то образом он защищает себя. К нему едва могли подойти близко.

— Это понятно, — сказал Рольф. — Он специально оборудован для контроля над тотальной войной. Но зачем, Кли? Ты математик, ты знаешь компьютеры.

— А ты историк, и войны — по твоей части. — Она еще раз оглянулась на фигуру отца на балконе, он махнул им рукой. — Хотела бы я знать, скоро ли компьютер заставит его… их понять?

— Не знаю, — сказал он. — Не знаю.

Транзитная лента прочертила небо тонкой черной линией.

Когда они исчезли из виду, старый Кошер на балконе вздохнул и сделал то, чего не делал уже давно. Он вошел в дом, переоделся в неприметную одежду, вызвал такси и поехал по радиальным улицам города в район порта. Он спокойно подождал, пока баркас выгрузит вечерний поток рабочих аквариумов Кошера. Потом на углу он пропустил грузовик с надписью «Гидропоника Кошера» на борту. Он постоял неподалеку от самого высокого и самого нарядного здания в районе, где располагались офисы «Синтетики Кошера».

Позднее, слоняясь по узким грязным улочкам Котла, он остановился перед заведением, соединявшим в себе таверну и меблированные комнаты. День был жаркий, Кошеру хотелось пить, и он вошел. Видимо, с тем же желанием сюда пришли многие, и у стойки шли оживленные беседы. Кто-то сказал ему дружелюбно:

— Привет, старик! Что-то раньше я тебя здесь не видела, — сказала женщина лет пятидесяти с большим родимым пятном на щеке, сидевшая за столиком.

— Я не бывал здесь раньше, — ответил Кошер.

— Похоже на то, — сказал Рэра. — Садись.

Но он уже шел к бару. Взяв стакан, он повернулся, думая, куда сесть, увидел женщину и сел за ее столик.

— Знаешь, много лет назад я проводил уйму времени в этих краях, но этого заведения не помню.

— Я открыла его всего месяц назад, — объяснила Рэра, — как только получила лицензию. Пытаюсь завести какое-то постоянное дело. В бизнесе, понимаешь, очень важно быть дружелюбной. Надеюсь видеть тебя здесь часто.

— Гм, — сказал Кошер и отпил из стакана.

— Я пыталась начать дело еще несколько лет назад. Переняла его у своего умершего друга. Но как раз в то время буйствовали неды, и однажды ночью они разгромили помещение. И сейчас не прошло и двух недель, как я открыла заведение, а у меня уже была неприятность. Одна из враждующих друг с другом банд вломилась сюда утром. Убили девушку. А полицейских, конечно, никогда не бывает там, где они нужны.

У стойки разгорелся спор. Рэра повернулась, нахмурилась и спросила:

— Что вы там говорите?

Жилистый мужчина с обветренным лицом громко заговорил, зеленоглазая женщина рядом смотрела на него, а сам он глядел на другого мужчину.

— Нет, здесь все насквозь прогнило. Все.

— Кто тебе сказал, что прогнило? — засмеялся кто-то.

— Это я говорю, Сайтон-рыбак. А это моя жена Грелла, ткачиха. И мы говорим, что весь наш остров прогнил!